Выдержка из статьи.

Опубликовано в журнале Военная быль, ред. А.А. Геринг N 36, май 1959г. с.6-8

Автор: Волошин П.Ф.

В статье описывается быт кадетского училища перед революцией 1917 года. Здесь приведена часть, касающаяся описания бала начала XX века.

За обедом наши же музыканты играли для «слуха» незамысловатые песни, вальсы и попурри. Обед был не такой, конечно, как на станции Казантин, но по корпусным масштабам — роскошный: по полбутылки «Кочубеевского» меда, борщ, телячья котлета, пирожное и по пакету дешевеньких конфет. Одновременно в портретном зале происходил парадный обед для всех гостей.

Музыканты за свое искусство получали по лишнему пакету конфет. Отрубив свои незатейливые «симфонии», они обедали уже после всех. Сидели они важно, с видом Рубинштейнов, отягощенных славой и поклонением и давшим концерт по меньшей мере в Московском Дворянском собрании перед тысячной толпой.

Все — «после обеда» — посвящалось окончательной отделке и уборке 2-х зал, к предстоящему балу. Бал был кульминационным пунктом этого торжественного дня. Почему-то над украшением залаи превращением классов в уютные гостиные трудились всегда совершенно нетанцующие кадеты. Была всегда такая группа: их называли «биндюжниками» (ломовиками), которая с увлечением бралась за самую трудную, неблагодарную работу: таскать кровати, доски, эстраду для музыкантов, делать на кухне лимонад, расставлять цветы; и все это для того только, чтобы вечером скромно стоять у стенки или в углу и любоваться каким-нибудь ловким семиклассником, который все  время «после обеда» провалялся на кровати, и часам к шести, продрав глаза, лениво и снисходительно выползает полюбоваться сделанными работами.

— Недурно! Недурно! Спасибо ребята… Передайте, пожалуйста, от меня просьбу эконому: выдать вам по чарке водки! и довольный своим остроумием он величественно проследует в класс, где над каким-то шкапом пыхтят и трудятся бедные «биндюжники».

Франты уже запаслись флакончиками духов. В моде, помню, был какой-то «Онопонакс», доставляемый нам мальчишкой-парикмахером Сенькой. Идет война с прическами: в корпусе разрешалось только одна прическа «бобрик» и что это было за мученье — привести непокорные вихры в вертикальное положение. От жестких щеток краснели лбы, фиксатуар изводился тоннами. Малыши этих горестей не знали — их без стеснения всех стригли «наголо».

В самом большом зале, где, происходил главный бал, разрешалось танцевать только 5,6 и 7 классам. Все низшие классы танцевали в меньшем — портретном зале.

В большом зале играл оркестр Севского полка со знаменитым на всю Полтаву баритонистом Кошубей. В малом зале играл оркестр казачьего полка.

Малыши, подавленные великолепием зал, блестящим светским обществом, запахом духов, обыкновенно робко жались по углам и пытались делать такие-же робкие набеги на киоски с лимонадом и «оршад», изготовлявшийся по рецепту нашего эконома. Помню, что был он белого цвета и довольно вкусный.

—

Но вот приближается время бала! Прибывают музыканты: казаки приносят с собой приятный запах лошадиного пота. В большом зале Кошуба окружен восторженными поклонниками 1-го и 2-го классов.

— Пожалуйста! Когда будете играть мазурку — сыграйте “Голубку”… Пожалуйста… а вальс — “Лесную сказку”!

В мазурке “Голубке” и в “Лесной сказке”, в 3-й части, в так называемом “Трио”, кларнеты и флейты делают замысловатые вариации, на фоне которых баритон ведет плавную мелодию.

И как только, во время бала раздаются звуки “Голубки” или “Лесной сказки”, толпа поклонников Кошубы, сломя голову несется к оркестру и благоговейно располагается около него. Кошуба, распустив свои тарасабульбовские усы (он вольно-наемный музыкант, и у него три нашивки на погонах), с высоты своего великолепия косится на своих поклонников, и когда дело дойдет до трио, бесподобно бархатные звуки вылетают из его трубы и наполняют зал. Малыши, после мазурки, пытаются даже устроить Кошубе что-то вроде овации. Слышны тоненькие голоса: “Браво, Кошуба! Бис…”, но овация быстро прекращается вмешательством воспитателя, и малыши изгоняются от оркестра. Но и разбегаясь, они еще долго и восторженно шепчут друг-другу: “О, Кошуба… это… да!”.

Время движется. Скоро 8 часов, и начинают приезжать первые приглашенные. Озабоченные, взволнованные распорядители с бантами на левом плече, носятся немного бестолково по всем направлениям.

К ним теперь не подступись! Еще бы! Они делают чуть ли не государственное дело: встречают гостей. Все барышни при встрече получают букетик цветов и значок корпуса. Это все наши полтавские: Галочки, Ксаны, Аленушки, принарядившиеся только в светлые платьица.

Они так же взволнованы, как и мы!

Особенно почетных гостей встречают воспитатели, а иногда и сам директор. Приезжает Предводитель Дворянства — Абаза, с двумя дочерьми. С целым выводком девиц, является Иван Францевич Павловский. Его дочери на балах успеха не имеют; еще бы: дочери Солона, кабещанца, героя баллады с “бумагой”! Все это как-то мало романтично! А жаль! Потому что дочери его — настоящие красотки, одна лучше другой, а две старшие, которым теперь 16 и 17 лет, впоследствии были всеми признанные полтавские красавицы.

Танцы начинаются и идут строго по вывешенному расписанию, число танцующих все увеличивается по мере приближения бала к его кульминационному пункту — котильону.

И чего только не бывало во время котильона?

Каждый выпуск старался превзойти один другого и придумать что-либо оригинальное: выезжали русские тройки, запряженные третьеклассниками, с лихим кучером на облучке и с боярышней в санках, разносились картонные щиты с сердцами, затянутыми папиросной бумагой. Барышни копьями протыкали сердца, на обратной стороне которых были фамилии танцоров. Длинными удочками ловили скрывавшихся за ширмой кавалеров. Дрались на дуэли (на рапирах и в масках) из-за прекрасной дамы, восседавшей на стуле посреди зала, и ждавшей концу бескровного поединка.

Чего только не придумывали молодые, изобретательные головы!

В разгаре бала появлялись, выражаясь по современному, “ведетты”. Их было две-три.

Почему они имели такой успех — совершенно непонятно.

Наденька Скворцова была не такая уже и молоденькая, особенно для кадет-кавалеров, да и была некрасива к тому же, но брала, по видимому, тем, что в уголках угощала кадет папиросками и сама покуривала. Мастерица была выпить, жила в Полтаве без родных. Что делала — нам неизвестно!

Часто носилась по Полтаве на лихаче Байдале.

Другая, Шурочка Липеровская, разыгрывала с кадетами роль “Камрада”: звала их по именам и на ты, говорила грубым мужским голосом, ругалась как извозчик.

—

Но всеми признанной и басспорной королевой бала многие годы была Анна Михайловна (Анечка) Акинфиева. Была она замужем за офицером Елецкого полка. О ее королевском первенстве никто даже не спорил. Одевалась она по тем временам довольно свободно, но держала себя, поистине, с королевским достоинством: величественно кивала головой, слегка прищуриваясь. Была она высокая, худощавая, стройная, прекрасно вальсировала, была белокура с удивительно нежным цветом кожи.

Неудивительно, что Анечкиными кавалерами были самые ловкие и бойкие танцоры, но удивительно, почему около Скворцовой всегда толпились поклонники, считавшие за честь протанцевать с ней вальс или мазурку, в то время, как милые и по настоящему хорошенькие барышни, напр. те-же Павловские — сидели без кавалеров и мало танцевали.

Бал кончался в 2 часа ночи: весь следующий день “биндюжники” растаскивали по местам: кровати, парты, столы, цветы и пр. Благородные кавалеры и танцоры отдыхали от пережитых эмоций. Разговоры и пересуды о бале шли до самого Рождества.