Воспоминания о Горном Кадетском Корпусе 1815-1822г. Ардалиона Иванова. Стр. 128-133
(впервые напечатаны в журнале Современник, в 1859 г. Приводится по «Воспоминания бывших питомцев Горного Института. 1873 г. ^[1]«)

Танцевание было у нас в большой славе. Наш танцмейстер г. Деросси, приобревший в свое время репутацию отличного балетмейстера на разных европейских театрах, был уже около шестидесяти лет, но сохранил еще всю свою бодрость, свежесть и живость. Наружность его была самая представительная, «внушающая». Черные волосы с проседью, темные выразительные глаза, открытый лоб, умное лицо, благородная осанка, величавая поступь и громкий приятный голос. Он очень любил кадет – и его все любили, но вместе с тем и побаивались.

Деросси, при всем своем добросердечии, был ужасно вспыльчив – и тогда, в порыве минутного гнева, не удерживал иногда рук своих. Бывало подлетит к какому-нибудь шалуну-танцору, взглянет на него сверкающими глазами, поднимет руки вверх – и закричит своим громким голосом: «Ах, ты, мамалюк, я тебя!». У танцора душа уходила в пятки, за кадета бывало страшно. И счастлив еще он, если отделывался одним страхом; иным порядочно от него доставалось. Чуть кто-нибудь собьется с ноги, или не в такт сделает па, глядит – грозный Деросси тут как тут со своими распростертыми объятиями. – «А где музыка? (хлоп) куда ты ушел от музыка? (хлоп). Ты слушай музыка, мамалюк, слушай, слушай, слушай!» — и пойдет мять прическу или румянить уши. И вот побитый танцор начинает выделывать свои па, проливая горькие слезы.
Грозен был почтенный Деросси. У него нельзя было танцевать как-нибудь и думать: авось сойдет с рук (правильнее: с ног), нет! Орлиный взгляд его издалека замечал всякую ошибку, которая не проходила даром.

Иные кадеты так боялись Деросси, что когда доходила до них очередь танцевать какое-нибудь соло, то бывало прежде перекрестятся, а потом уж и пойдут выплясывать.
Танцующие разделялись на две категории: танцоры по охоте и танцоры по неволе, т. е. танцевавшие по приказанию начальства. Удивительно, что несмотря на строгость Деросси и на опасное положение танцующих, любителей потанцевать было большое число. Многие даже из малолетниъ кадет сами напрашивались, чтоб их учили разным национальным пляскам, которые, как известно, еще труднее бальных танцев.

Танцевальные классы, как я уже сказал, были по два раза в неделю: по средам и субботам. В среду учились профаны, еще не посвященные во все изгибы танцевального искусства; с ними, разумеется, много было хлопот и возни господину Деросси. По субботам танцевали уже ускусившиеся в этом деле и прошедшие, как следует, чрез руки своего учителя.

Танцклассы по субботам представляли собой некоторое подобие бала в лучшем кругу общества, только без участия прекрасного пола и без всякого угощения. В этот день, тотчас после обеда, начинался бальный кадетский туалет. Танцоры причесывались, помадились, душились, надевали мундир, чистые бумажные чулки, легкие башмаки; у всех были белые перчатки и белый носовой платок, у многих напрысканный духами. Отчаянные франты взбивали себе хохол, который иногда Деросси приводил в беспорядок.
В большой танцевальной зале, ярко освещенной и благоухающей от курений, стоит, бывало, в величественной позе грозный Деросси, как хозяин, ожидающий своих гостей-кадет. Корпусный оркестр из 20 музыкантов ждет только сигнала. Ровно в три часа отворяются двери в зал, и кадеты входят попарно, приветствуя поклоном своего танцмейстера, который зорко смотрит на все манеры кланяющихся, и по мере надобности делает им замечания, большею частию, на французском языке. Потом все садятся на расставленные около стен стулья. Не танцующие кадеты, которые получали дозволение быть в танцклассе, но не иначе, как в мундире и башмаках, становятся за стульями. Раздается прелюдия полонеза. Все встают, и по сделанному уже наперед распоряжению танцмейстера, старшие или взрослые кадеты подходят к малорослым, танцующим за дам, кланяются им, подают руку и ведут их к своим местам. Деросси, взяв лучшего танцора, становится с ним в первой паре и дает знак оркестру. И вот гремит знаменитый в свое время, а ныне забытый, полонез Козловского: «Гром победы раздавайся!» Идет пара за парой величаво, стройно, плавно, ровно, приседая и кланяясь друг другу в такт под музыку. Потом пары расходятся и сходятся, делают шеен – и все с такими же грациозными движениями; наконец, раскланиваются и садятся.
Такого полонеза нынче нигде не увидишь, разве только на сцене, как, например, во втором действии оперы Глинки «Жизнь за Царя».

За полонезом следовал ряд разнообразных веселых кадрилей. Нынешнего контрданса или французской кадрили, тогда еще не существовало. Мы танцевали «простой» кадриль с вальсом, «ревельский» кадриль со звездочкою, «Багратионов» кадриль, «шведский», «экосезы», с бесчисленными вариациями, «мазурку» во всей ее первобытной красе, бойкий, живой «краковяк», церемониальный «менюэт» с «гавотом» a la reine, «матрадуру», «манимаск», «тампет» — настоящий бурный танец «гросфатер», «а-ла-грек», «попурри». из разных танцев и плясок, и венцом всего был любимый тогда «котильон» с бесконечным вальсом и разнообразными фигурами.

Для публичного, или выпускного экзамена, учили некоторых кадет разнохарактерным национальным танцам. У нас была русская пляска, цыганская, венгерская, казачок, матло с факелами, саботьер и др. В этом деле помогал г. Деросси артист Императорских театров г. Артемьев.

Кадеты вообще любили танцевать и, не довольствуясь двумя днями в неделю, назначенными для танцкласса, выпросили у начальства дозволения завести свои танцевальные вечера в спальнях, — в видах практических упражнений в танцевальном искусстве. Дан был оркестр в распоряжение старших. И вот почти каждую пятницу кадеты начали усердно отплясывать после ужина с 9-ти до 12-ти часов. Для этих вечеров избиралась одна из самых больших спальных комнат, откуда всякий раз выносили кровати и прочую мебель в другие дортуары. Эта комната, заменявшая танцевальный зал, освещалась сальными свечами в стенных подсвечниках из жести; но как от казны для таких увеселительных вечеров свеч не отпускалось, то кадеты жертвовали теми свечами, которые выдавались им для учебных занятий на каждую спальную камеру от 6 до 8 свеч и более, смотря по величине комнат и по числу кадет. При таких средствах, наша импровизированная большая зала была всегда освещена ярко, но зато все прочие дортуары оставались всегда в полумраке.

На этих вечерах кадеты танцевали в своих вседневных сюртуках; иные надевали бальные башмаки. Начальство тут не присутствовало; изредка заходил командир или маркшейдер и иногда заглядывал дежурный офицер. Весь надзор ограничивался танцевавшими унтер-офицерами и старшими кадетами. Кадеты вели себя чинно, не было ни шуму, ни шалостей. Но эти вечера имели много своих неудобств: кадеты лишались возможности заняться уроками и не могли достаточно выспаться, а потому на другой день были и сонливы и ленивы. При новом порядке, в 1817 году, эти танцевальные вечера были прекращены.